Представьте себе хрустальный шар, идеально отражающий мир, но только тот, каким мы хотим его видеть. Герой-романтик живёт внутри такого шара, и столкновение с реальностью неизбежно становится его трагедией.
Если искать в зарубежной литературе фигуру, зеркально отражающую судьбу пушкинского Владимира Ленского, то это, без сомнения, Грета Гад из повести «Малыш и Карлсон» шведской писательницы Астрид Линдгрен. На первый взгляд сравнение кажется неожиданным, но давайте присмотримся. Грета — юная, восторженная особа, живущая в мире высоких идеалов, поэзии и романтических грёз о любви, красоте и благородстве. Её внутренний мир так же далёк от прозы жизни, как и мир Ленского.
Их идеалы поразительно схожи. Оба видят жизнь через призму книжных представлений. Ленский, воспитанный в «Германии туманной», впитал идеи Шиллера и Гёте, его любовь к Ольге — это любовь к литературному образу. Грета же живёт в мире сентиментальных романов и мечтает о «прекрасном незнакомце», который будет читать ей стихи. Их идеалы абстрактны, лишены живой плоти и не готовы к компромиссам с обыденностью.
Столкновение с реальностью у обоих носит комически-трагический характер, хотя и разного масштаба. Ленский, столкнувшись с прозаичным флиртом Ольги с Онегиным, видит в этом крушение всего святого и вызывает друга на дуэль. Его романтический максимализм не оставляет места для диалога, сомнения или простого объяснения — только жесткий, театральный жест. Реальность убивает его буквально.
Грета сталкивается с реальностью в лице обычного, весёлого и далёкого от романтики мальчика Малыша. Вместо возвышенных бесед — прозаические игры с Карлсоном. Её идеалы разбиваются не о пулю, а о бытовую несовместимость. Кульминация — сцена, где Малыш, пытаясь соответствовать её идеалу, читает стихи про козлика, а Грета в ужасе убегает. Это столкновение не летально, но оно так же безжалостно развенчивает её книжные иллюзии.
Ключевое различие — в исходе. Пушкин показывает трагедию романтика как нечто неизбежное и фатальное в том обществе. Ленский — жертва собственных идеалов и условностей света. Линдгрен, писавшая для детей, оставляет место для мягкой иронии и роста. Крах романтических грёз Греты — это не конец, а, возможно, начало более трезвого взгляда на жизнь. Её столкновение с реальностью болезненно, но не смертельно.
Оба автора, однако, сходятся в главном: мир, где правят прагматизм и расчёт (Онегин, обыденность Стокгольма), безжалостен к тем, кто живёт в хрустальном шаре своих грёз. Разница лишь в тоне: у Пушкина — элегическая грусть и философская глубина, у Линдгрен — тёплая, но меткая насмешка. И Ленский, и Грета учат нас одному: мечта, не проверенная действительностью, хрупка как стекло, а реальность редко бывает похожа на стихи.